Полосность

С музыкой дело обстоит особенно непросто, в немалой степени из-за неуловимости, эфемерности и неочевидности составляющей ее основу акустической энергии. Формула «на вкус и цвет...» про является тут весьма явственно. Есть те, кому не нравится музыка Вивальди, Чайковского, Малера, Шостаковича и даже Моцарта. Для кого-то его аудиосисте ма — идеал, безотносительно ее стоимости, а для эксперта... Журнальный лист покраснел бы от его слов.

За всю историю существования искусства — за исключением, пожалуй, совсем уж давних времен, когда первобытные охотники изображали на стенах пещер раненых косуль и подманивали добычу игрой на свирели, — сохранялась потребность в своеобразном ментальном коридоре, по которому люди и творцы могли бы двигаться навстречу друг другу, чтобы первые понимали, «что хотел сказать автор», а вторые — каких народу надобно зрелищ. Одну стену коридора формирует личный опыт восприятия того, что изваял скульптор, написал прозаик или сочинил композитор; другую — то, что говорят о том же самом специалисты, эксперты, словом, «люди знающие». Кто еще растолкует тебе, что ты никак не увидишь в «Черном квадрате»?

Подобным же образом дело обстоит в сфере высококачественной аудиотех ники. Широчайший диапазон представлений о том, какими должны быть она сама (на уровне железа) и ее звучание, определяет многообразие самой техники, и это многообразие, очевидно, противоречит принципу High Fidelity, отводящему аппаратуре роль простого проводника музыки. Действительно, высокая верность звуковоспроизведения предполагает наличие — в идеале — всего одной совер шенной системы, транслирующей записи единственно верно; с учетом же недо стижимости совершенства таких систем может быть, скажем, не более десятка, но уж никак не те орды, что мы видим на разных шоу. Стяг с лозунгом «Hi-Fi» расчехляется лишь изредка, а большую часть времени пылится в кладовке. Все понимают, что движение к единственной идеальной аудиосистеме стимулировало бы тотальную безработицу в отрасли. Опасно усердствовать, ведь Hi-Fi — потен циальный убийца индустрии.

Ситуацию могло бы гармонизовать допущение, что аудиотехника — явление искусства, а не просто «музыкопровод», что музыку она не только воспроизводит, но и интерпретирует. Что, кстати, соответствует действительности. Ситуация здесь та же, что и в музыкальном исполнительстве: сто пианистов играют сона ту Бетховена, сто дирижеров — симфонию того же композитора, но, сколько ни говори о служении автору и верности партитуре, и соната, и симфония у всех получаются по-разному.

Чтобы разобраться, насколько же «Hi» является то самое «Fi» и что в Hi-Fi есть реально ценного, а что в нем от лукавого, нам и необходим вышеупомянутый коридор. Верно судить о звучании становится все сложнее — из-за дисбаланса между музыкой живой и искусственной, акустической и электронной в пользу последних (я размышлял об этом в прошлых своих редакторских посланиях). Причем сложнее не только меломанам, но и экспертам, которые тоже люди. Такая ситуация приоткрывает дверь отсебятине, вследствие чего восхваляемое автор ское звучание нередко оказывается полной ерундой. Заслон отсебятине обещают поставить люди с приборами наперевес. Хмуря брови, они, точно патриции у тел поверженных гладиаторов, изрекают: это годится, а это в утиль. Однако стандарт ные измерения, в сущности, позволяют лишь отфильтровывать брак, но мало и поверхностно говорят о том, что волнует нас больше всего — о музыке. (Хотя умные люди и утверждают что для уха в звуке есть что-то поважнее АЧХ, кругом продолжают умствовать на тему низких, средних и высоких; АЧХ — как тот удобный диван, с которого, однажды усевшись, так неохота слезать.)

В обстановке нестабильности и брожения умов особенно важно придерживаться вышеозначенного коридора, руководствуясь собственной интуицией и — главное — подсказками экспертовююю.